Гребнева М. “Алтай в русской литературе XIX–XX веков” / Марина Гребнева // Свободный курс. – 2012. – 25 ноября.

Ученые филфака АлтГУ закончили работу над антологией “Алтай в русской литературе XIX–XX веков”. “Свободный курс” предложил пятерым составителям пятитомника рассказать, над чем они работали и что у них получилось. Сегодня мы разговариваем с Мариной Гребневой, доктором филологических наук, составителем второго тома, в который вошли произведения, написанные с 1900 по 1917 год.

– Марина Павловна, что происходило в это время с литературной средой Алтая?

– Литераторы сплотились вокруг Георгия Гребенщикова, который редактировал газету “Жизнь Алтая”. Второй важный момент: в 1914 году Гребенщиков на деньги купца Вершинина издал в Петербурге “Алтайский альманах” с иллюстрациями Чорос-Гуркина. Некоторые из произведений, опубликованных в альманахе, мы включили в свой том – это тот круг писателей, который и составляет литературу начала XX века.

– Альманах произвел впечатление на столичных читателей?

– Думается, произвел. Понятно, что таким образом писатель привлек внимание не только к Алтаю, но и к своей персоне, и это во многом предопределило его счастливую литературную судьбу.

– Какие произведения вы взяли в свой том?

– Прежде всего, это два рассказа Георгия Гребенщикова “Убежище” и “В горных далях” и его историко-этнографический очерк “Алтайская Русь”. Это “Беловодье” – повесть Александра Новоселова, его рассказ “Жабья жизнь” и очерк “У старообрядцев Алтая”. Кроме того, два рассказа Степана Исакова, его главнейшая тема – взаимоотношение человека с естественным миром, миром гор, который избавляет героя от всех недостатков цивилизации. Два рассказа Владимира Бахметьева – “На земле” и “У последней черты”, автор обращается к теме взаимоотношений коренного населения Алтая с русскими, пришедшими из-за Урала. Бахметьев в своих рассказах всегда на стороне коренных жителей, он им сочувствует, стремится им помочь. В рассказах Арсения Жилякова “Яма” и “На загонной улице” поражает беспросветное существование героев. Трагическое мироощущение Жилякова накладывается на факты его биографии – он очень рано умер.

Мы включили в текст антологии два произведения Шишкова, и если рассказ “На Бие” отличается юмором и оптимизмом, то в цикле очерков “Чуйские были” другая атмосфера – устрашающая, угрожающая, по сути дела инфернальная. Бийские купцы выглядят как демоны, как недочеловеки, ради материального обогащения способные на любой грех.

– А как повилял на культурное наполнение Алтая Шишков?

– Я бы не стала преувеличивать его значение – в литературе того времени Шишков предстает как геодезист, как руководитель партии, которая занималась изучением Чуйского тракта. Составитель третьего тома Александр Иванович Куляпин предлагал мне обратить внимание на шишковскую “Ватагу”, я ее прочитала – и мне стало страшно. Потрясло это озверение, эта мясорубка, связанная с революцией. Но это произведение 1923 года, и когда Александр Иванович сказал, что он берет его в свой том, я с облегчением вздохнула.

Что касается двух очерков Шишкова, которые я взяла, они очень хорошо вписываются в общее видение действительности. Смотрите: где-то происходят огромные серьезные события, русско-японская война, Первая мировая война, приближается революция 1917 года – но здесь не происходит ничего, тишь, гладь и божья благодать. По определению Бахметьева, на Алтае речь идет не о войнах, а о “войнишках”: староверы воюют с представителями власти, коренное население – с русскими засельщиками, бийские купцы с калмыками, монголами и так далее. По существу, происходит консервация времени, и даже есть ощущение, что авторам хочется повернуть время вспять. Надо учитывать, что Алтай буквально окружен горами, защищен, естественным образом закрыт, и получается, что временная локализация возникает из пространственной. Не знаю, что произойдет со временем и пространством после всех революционных событий, но пока это обстоит так.

– Все авторы были молоды в это время. Что с ними стало потом?

– Новоселова расстреляли в 18-м году в возрасте 34 лет. Он имел отношение к эсерам, был министром Сибирской областной думы. Жиляков трагически погиб в 42 года. Исаков болел туберкулезом, поехал на лечение в Крым, но не доехал, умер в Москве. Этому предшествовали трагические события его жизни, упоминается о смерти его детей, его жены. А вот Гребенщиков прожил в эмиграции долгую счастливую жизнь, оставил огромное наследие, и на конференциях, которые у нас получили название “Алтайский текст в русской культуре”, изучается в большей степени оно.

А я заинтересовалась алтайской литературой из-за Новоселова, мне понравился сам образ автора, понравилось его творчество, не до такой степени изученное, поэтому был такой живой интерес. Своего рода открытием для меня был Бахметьев, который приветствовал революционные процессы в России, и это нашло отражение в его творчестве, но меня интересовала не эта вся социология, а то, что поверх. В сочувствии Бахметьева к алтайцам нет революционного пафоса, но там есть гуманизм, которым и славятся классические традиции русской литературы.

Что касается Исакова и Жилякова – с их произведениями я знакомилась по материалам краевого архива, и я подозреваю, что не все из того, что там хранится, опубликовано. Работать с рукописями чрезвычайно интересно, возникает эффект присутствия автора, испытываешь совершенно особенные чувства.

– Можно ли говорить о том, что произведения вашего тома обладают серьезными художественными достоинствами? Все-таки имена большинства авторов широкому читателю незнакомы.

– В своей обычной жизни я занимаюсь классической литературой. Моя первая диссертация была посвящена творчеству Пушкина, Лермонтова и Жуковского, вторая выглядит, может быть, более экзотично – “Концептосфера флорентийского мифа в русской словесности”, но все-таки это классика. И когда встал вопрос об антологии, о региональной литературе, то у меня, по правде говоря, возникало сомнение, что эта литература существует. Теперь я могу сказать: эти произведения написаны на серьезном художественном уровне, их достоинства сомнению не подлежат, и заниматься всем этим надо более серьезно, чем предполагает уровень антологии.

Документы, хранящиеся в архиве, открывают возможности для литературоведческой работы. Многие произведения, написанные до 1919 года, – даже с грамматическими ошибками, но вот сама атмосфера текста, тональность, мысли авторов достаточно традиционны для того периода. Кто они? Можно ли сейчас это выяснить? Эти люди описывали действительность такой, какая она есть, а с другой стороны, явно что-то привносили, искали в ней что-то самое хорошее и мечтали о таком рае здесь вот, на Земле.

Во втором томе антологии представлены стихотворения четырех поэтов: Петра Драверта, Александра Пиотровского, Порфирия Казанского и Георгия Вяткина.