Но это только первое испытание, перед которым ставит своего героя Е. Гущин. Писатель еще больше обостряет сюжет. Собаки неожиданно уходят из поселка и продолжают задирать скот. Перед людьми возникает сложнейшая дилемма: как поступить? Они решаются перестрелять собак, с помощью которых кормились многие годы. Попытались мужики найти иной путь: предложить сделать это заезжей строительной бригаде («скворцам», как метко они их называют). Уж им-то, наверное, не так жалко. Но те наотрез отказываются, — «боятся по себе плохую память оставить». Но и на этом автор не останавливается. Уже после собрания, на котором было принято решение «отстрелять собак», Машатин узнает, что Тайгун, которого он отдал брату жены до осени, вновь возглавляет стаю.
«Что же теперь делать-то будем? Если узнают, что это наш Тайгун, то нам за него не рассчитаться, — возбужденно заговорила Антонина, — все грехи на нас повешают. Да и в бригаду тебя Овсянников не возьмет. Близко к руднику Ситников не подпустит. Из дома выкинут и иди куда хочешь... Застрелить бы его как-нибудь без шума, а? Застрелить и закопать, чтоб никто не видел. А то всем житья не будет». И вот Иван отправился в лес... Здесь необходимо вспомнить следующее. Когда-то Машатин ранил медведя, и тот задрал бы его (второй раз ружье дало осечку), если бы не Тайгун, который спас хозяина, прибежав на его отчаянный крик. Теперь Иван искусственно воссоздает аналогичную ситуацию:
«—Тайгун! Тайгун! — прокричал он с отчаянием, как тогда с дерева у избушки, где караулил медведя. Прокричал и задавленно замолчал, потому что перехватило горло. Затуманенными глазами, смотрел он в просвет между ветками. И призывный крик его еще не успел истаять, как увидел: впереди в зелени смородинника мелькнуло что-то живое. Несколько собак выскочили из высоких трав и, вертя головами, остановились. И тотчас от них отделился черный кобель. Он несся на махах вперед к затаившемуся под кедром Ивану. Тайгун не бежал, нет, он летел, едва касаясь лапами земли, и тело его распласталось над травами, над землей и было прекрасно в своем порыве».
Финал открытый: надо решаться. Но вопрос: «Как поступит Иван?» — обращен и к нам. И звучит он гораздо шире: а как вообще должен вести себя человек, чтобы не преступить в себе человеческое, остаться равным самому себе?
В финале, как это ни парадоксально звучит, заключен «эмоциональный эпицентр» повести, ее нравственный эффект. История с собаками, их своеобразный вызов людям — это в то же время для писателя только повод (сам по себе, конечно, не ординарный и драматический) для создания крайне предельной ситуации, в которой человек остается наедине с самим собой, с собственной совестью, в которой проверяется его способность вынести свое назначение на земле. Человек предал собак, а не обернется ли это предательством самого себя? Ведь недаром боится герой: раз уступил — и. дальше так пойдет, недаром ощущает неуверенность, «надлом» в своей душе...
Пафос повести — тревожный сигнал, строгий счет, который предъявляет писатель человеку. Ведь люди идут убивать не только собак, но доверие, привязанность к себе. Собаки у Гущина очеловечены, они имеют «живую душу — умную, понятливую, на добро и ласку отзывчивую».
В. Астафьев, рассказывая в «Царь-рыбе» о собаке Бойе (что означает друг), пишет: «Повторю лишь северное поверье: собака, прежде чем стать собакой, побыла человеком, само собою хорошим». И как особенно трагически воспринимается после сказанного смерть Бойе: «Родившийся для совместного труда и жизни с человеком, так и не поняв, за что его убили, пес проскулил сипло и, по-человечески скорбно вздохнув, умер, ровно бы жалея или осуждая кого».
Зачем тогда все? Если человек просто-напросто жесток?
Повесть «Храм спасения» — новый качественный подход к излюбленным темам и идеям. Действительно, совсем недавно мы вполне воинственно не собирались ждать милости от природы, скоропостижно превратив храм в мастерскую...
Теперь со свойственной человеку XX века страстью жаждем этой милости, устремляемся под кровлю природы в ожидании ли здоровья, в желании ли отдохновения, в поисках ли самих себя.
По разным причинам бегут в «Храм спасения» и герои повести Е. Гущина. Одни хотят спасти тело, другие — душу. «Благополучные люди в тайгу не бегут, — размышляет один из героев повести. — Они хорошо живут в городе, на людях. Раненый или больной зверь всегда старался забиться в самый бурелом, в чащу. Мы, люди, так же делаем.