«Хорошие люди» изо всех сил стараются ублажить высокого гостя и при этом испытывают легкие угрызения совести, упиваются сомнениями, наслаждаются этим упоением, любуются своей совестливостью. Все это — как фон, на котором, по контрасту, Глухов должен выглядеть отталкивающе, поскольку озабочен лишь одним: гостю должно понравиться, авось, он и в будущем хозяйству что-нибудь подбросит.

Усмирили пожар. Глухов «громко разговаривал с лесниками, приветливо им улыбался всем лицом и блестящей лысиной.

— Считай, премия обеспечена. Молодцы!

— За что премия-то? — спросил Анисим.

— За отвагу на пожаре, — смеялся Глухов. — Сегодня и получите.

— Эх, Дмитрий Иванович… — вздохнул Спирин».

И снова недовольство Глуховым. И «блестящая лысина», и «эх» — весьма красноречивы. Что за люди такие? Им ничем не угодишь. Готовы жить в развалюхах, премия их оскорбляет. Готовы на все, лишь бы это исходило не от директора. Позиция неприятия. Но — почему?

Как?! Ведь Глухов только для виду старается во имя общего блага, а на самом деле цель преследует сугубо личную — выдвинуться, карьеру сделать.

Да. Но об этом знают лишь Глухов да читатели. Для героев «Правой стороны» директор — пока тайна. Пока директор в целом смотрится как человек деловой (таким он и остается до конца повести), не лишенный практической сметки; с его приходом разворачиваются события, которые сулят реальные блага и жителям села и заповеднику. И, повторяю, во все не понятно, почему всем его начинаниям «активисты» повести противопоставляют свое возбужденное, подчас демагогическое «нет». Почему они придали столь большое значение тому, что директор «в костюме и при галстуке, как районное начальство».

Где-то в двадцатые годы, когда галстук был признаком «буржуазности», это могло вызвать антипатию. Сегодня подобная реакция выглядит фальшью, а ее носители — анахронизмом. Такое впечатление, будто их чувствами руководят рефлексы, а не сознание.

У них какой-то одномерный духовный мир, замкнутый на микроклимате своих «особых» оценок и отношений. Мир, изолированный от движения социальных критериев.

Сегодня «простые» люди гораздо шире смотрят на жизнь. Если лет пятнадцать назад рабочий во всем обвинял бригадира, а бригадир — директора, то сегодня и рабочий и бригадир поднимаются до понимания сложных экономических взаимосвязей внутри огромного хозяйства страны. Это понимание подсказывает, что возможности директора подчас ограничены, что деловые качества, а не умение «предъявлять претензии» — первое мерило любого работника. К сожалению, явление это еще не повсеместное, однако же тенденция в целом выражена столь отчетливо, что рядом с нею уже известный литературный директор-карьерист не интересен. Может быть, именно поэтому я с трудом разделяю отношение автора к Глухову, подчас невольно завышаю его качества.

Тем более, что некоторые так называемые недостатки этого далеко не безупречного человека почитаю за достоинства. Возможно, именно поэтому мне кажутся неестественными, несовременными герои «Правой стороны», упорно не желающие замечать деловых качеств своего руководителя.

Впрочем, будь автор опытнее, он, несомненно, обратил бы внимание, что созданные им образы не вкладываются в первоначальную шкалу ценностей, они требуют пересмотра его, авторского, к ним отношения. Некоторые образы вплотную подошли к той количественной черте, за которой требуется движение к новому качеству. Так, как это состоялось с образом Клубкова. И когда Артем поражается, что без страха идет на вскинутое Клубковым ружье, то он, по-моему, просто не учитывает: не Артем, а Александр Тихонович стал иным. Под конец жизни «король тайги» почувствовал себя просто человеком. Движение этого образа сразу придало ему всегда волнующее достоинство высокого искусства.

Откровенно говоря, я ожидал, что и «профессиональный руководитель» Глухов вот-вот что-то поймет, придет к какому-то рубежу, после которого будет невозможно работать по-прежнему.