Вместе со Светозаром идешь по «путику», ставя и проверяя ловушки и капканы, распутываешь хитросплетения звериных следов, сопереживая охотничьим удачам и промахам. Согласитесь, это показатель истинного таланта!
Особенно удаются Е. Гущину пейзажные зарисовки. О природе писатель говорит с любовью и глубоким знанием дела. Вот пример такой пейзажной миниатюры: «Над избушкой высятся прогонистые пихты, густо увешанные бледно-зелеными нитями бородульника. И бахрома бородульника и темные лапы пихт серебрятся щедрой изморозью… В ясном небе стыла полная луна, льдисто мерцали близкие звезды, и стояла такая тишина, что слышался стеклянный звон падающей сверху изморози…»
Рисунок выполнен графически четко и точно, впрочем, это как раз то, что Е. Гущин умеет делать профессионально и что всегда составляло сильную сторону его таланта.
По своему мироощущению Е. Гущин пантеист, природа для него органически слита с человеком. Для писателя, как ничто более, подходят тютчевские слова: «Не то, что мните вы, природа, не слепок, не бездушный лик…» У природы свой космический миропорядок, свой язык, который человек должен понять и освоить.
Но природа в повести существует не сама по себе. Здесь все вращается вокруг человека, и все возвращается к нему. Нравственное содержание человека Е. Гущин проверяет не только природой, но и высоким понятием любви. Хищной, прагматической действительности писатель противопоставляет духовное чувство героев, проверенное тысячелетиями, чувство, изначально связывающее мужчину и женщину таинственной и загадочной связью, имя которой любовь. Е. Гущин испытывает жизнестойкость любви в мире, где о ней уже начинают забывать, где обосновались суррогаты любви, облаченные в блестящие обертки. Вечный характер любовного чувства, его возвышенность и одухотворяющее воздействие на человека, способность пожертвовать ради него жизнью – такова идейная доминанта любовной линии повести. В этом смысле любовь Светозара и Валентины, достигая высокого эмоционального и чувственного накала, поднимается до предельных высот, когда герои не мыслят своего существования друг без друга. Почитайте эти строки, и вы почувствуете энергию их любви: «…и вообще, если не вижу тебя, мне плохо, будто не хватает воздуха. Я люблю тебя, Свет. – Я тебя тоже очень люблю, – зашептал я, прикоснувшись губами к пряди ее мягких волос. – И тоже не могу без тебя. Ни минуты, ни секунды…».
Любовь одухотворяет не только героев, она по-иному расцвечивает окружающий мир, когда и убогая избушка, и заснеженные сосны и кедры, и молчаливые горы окутаны ореолом любви. Е. Гущин как бы повторяет в прозе слова В. А. Жуковского: «Тобою чувствую себя, в тебе природой наслаждаюсь». Любовь же порождает и ту духовную энергию, бессмертную ауру, которая становится понятной чужому разуму и ставит человека в один ряд с ним. Поэтому утрата любимой для Светозара – это утрата жизненного смысла и, одновременно, через смерть – приобщение к бессмертию.
Историей своих героев Е. Гущин еще раз подтвердил истину, открытую лучшими образцами мировой литературы: высокая любовь никогда не умирает, она бессмертна: «Их души и сейчас вместе витают», – скажет о них повествователь. Об этом свидетельствует и символическая концовка повести: «Откуда-то налетела пара диких уток… Потревожено вскрякивая, селезень летел позади самки, прикрывая ее собой. Пальни им вслед из ружья, и весь заряд дроби достанется ему… Мне на колени опустилось светлое перышко». «Заряд дроби» сполна достался Светозару, «прикрывшего» свою любимую Валентину.
Но так ли все благополучно с повестью Е. Гущина? Разумеется, нет. Я отыскиваю между строк и досадные диалогические сбои, и неудачные стилистические обороты, которые при желании можно продемонстрировать. Но даст ли это что-то для общей оценки произведения? Вряд ли.
С удовлетворением отмечу, что в «Пришедшей из тьмы» Е. Гущин не потерял своего лица, оставшись самим собой в понимании человека и мира. Однако фантастический план все же не стал органической частью произведения. Используя сравнение одного известного критика, скажем, что попытка синтеза вместо резвого скакуна породила кентавра. Согласитесь, однако, что этот кентавр скачет и скачет вовсе неплохо.
/П. Маркин/
