Радлов В. В. (17 января 1837 – 18 мая 1918), этнограф. Член – корреспондент АН (1871). Родился в Берлине, там же закончил университет по отделению вост. языков. 14 мая 1859, после принятия присяги на подданство России, был зачислен на действительную службу в штат Колывано-Воскресенских заводов преподавателем немецкого языка Барнаульского окружного (горного) училища. В 1860 совершил путешествие в Горный Алтай, по рекам Урсулу и Чуе, в 1861 – к Телецкому озеру и на Урянхайскую границу в сопровождении телеута Чевалкова; в этом же году присутствовал при исследовании курганов близ Барнаула французским археологом Г. Менье. В мае 1862 обнаружил два кургана в Кулундинской степи у с. Боровой Форпост, произвел раскопки у с. Гоньбы под Барнаулом, в 1863 путешествовал по восточным районам Алтая, в 1865 изучал памятники Горного Алтая. В 1871 переехал из Барнаула в Казань.

Экспедиция по Алтаю через Урсул в 1860 г.

«(15 мая 1860 г.) Вчера ввечеру я выехал из Барнаула и не один, как это сначала предполагалось, а в сопровождении моей жены, которая, несмотря на все уговоры наших друзей, настоятельно желала ехать вместе со мной. С нами отправились слуга и калмык Яков, присланный мне в Барнаул зайсаном Курту, как учитель языка. Он прожил у меня в Барнауле уже шесть месяцев. Наш небольшой караван состоял из двух повозок, очень маленького тарантаса (повозки, покоящейся вместо рессор на длинных жердях), в который сели мы с женой, и обыкновенной русской почтовой телеги с прикрепленным к ней сиденьем волокуши; им впоследствии будет пользоваться моя жена. Теперь же на нем восседал Яков в полуевропейской полукалмыцкой одежде и, сияя от удовольствия, курил свою китайскую трубку. Вечером, перед закатом, мы прибыли в селение Гоньба, у которого нам предстояло переправиться на пароме через Обь. Пока мы готовились к переезду, солнце зашло, и бледные лучи месяца осветили пейзаж; река перед нами текла серебряная и гладкая, как зеркало. Вдоль левого берега тянутся крутые голые глиняные холмы, на вершине их находится селение, а правый — покрытая кустарником низменность — едва возвышается над уровнем воды. Переправа прошла превосходно — при спокойной погоде и волшебном свете луны. Тишину ночи нарушали лишь всплески весел и монотонное пение паромщиков, река впервые за последние три года опять сильно вышла из берегов и затопила всю низменную долину, и нам пришлось много верст ехать по Оби. Так как мы взяли на паром свежих лошадей, высадившись, мы сразу же запрягли тарантас и смогли продолжить путешествие.

Из-за разлива путь по низине был почти невозможен. Мы проехали уже много верст, а колеса все еще сидели в воде выше оси, и нам пришлось трижды переправляться по воде, а ночью это было крайне неприятно, тем более что небо затянулось тучами, и наступила полная тьма. Ямщик часто сбивался с дороги, и нам ежеминутно грозила опасность опрокинуться вместе с тарантасом в воду.

После семи часов езды мы добрались до станции Белоярск, до которой было 28 верст, и остановились там только на один час. Утром мы уже без всяких приключений проехали деревню Жилина (28 верст), сегодня — Афчинитова (14 верст) и Петровку (20 верст).

Так как в следующей деревне — Харазовке — у телеги сломалось колесо, нам пришлось задержаться здесь на несколько часов, и лишь в 12 часов ночи мы смогли добраться до деревни Буланиха (20 верст), где не оказалось лошадей и волей-неволей пришлось заночевать.

(16 мая.) Сегодня мы получили свежих лошадей довольно поздно и поэтому лишь около 11 часов достигли деревни Шубенка (18 верст), последней станции перед находящимся в 17 верстах отсюда городом Бийском, куда мы прибыли только после обеда. От Белоярска до Шубенки тянутся мощные гряды холмов. Деревья встречаются как исключение в нескольких местах, и лишь по берегам рек и в низинах растет редкий кустарник. От Буланихи местность становится равнинной, и отчетливо заметно, как к востоку начинают нарастать все более мощные гряды холмов. Отсюда дорога идет по обширным, густо поросшим травой заливным лугам и довольно густым березовым и осиновым рощам. За Шубенкой местность опять становится более голой, холмы к югу все повышаются, самый высокий гребень — это уже прибрежные горы реки Бии.

Увидав на их вершине маленькую церковку, мы подумали, что это уже город Бийск. Прибрежные горы спускаются здесь к долине реки довольно круто. Они глинистые, как и высокие берега Оби близ Барнаула. Дорога здесь круто поднимается вверх по краю последнего холма и вьется полукругами по его склону, поэтому город Бийск мы увидели лишь тогда, когда объехали вокруг горы.

Тут нам открылся своеобразный вид: мы находились как раз над городом. Он тянулся узкой полоской внизу, у наших ног, меж прибрежных гор и берегов Бии. Все Дома в городе — деревянные, поэтому он похож на большую деревню; каменные только церковь и пороховой склад, который, хотя он только двухэтажный, выглядит на фоне других домов как дворец.

(17 мая.) Я остановился на квартире, отведенной мне полицией, так как здесь нет гостиницы. Моя квартира, хоть и из трех комнат, выглядела очень неуютно, стены – голые и грязные, штукатурка почти везде обвалилась. Вся меблировка состояла из кровати, стола и одного-единственного деревянного стула. Хозяева вели себя очень неприветливо (что нельзя поставить им в вину, так как нас вселили принудительно), и лишь с большим трудом нам удалось получить за высокую цену немного еды. У меня было одно-единственное дело — вручить здешнему исправнику письмо от губернатора, поэтому я мог все время свободно бродить по городу. Но мало что заслуживает в нем описания. В городе — три длинные улицы, расположенные параллельно Бие, их пересекает множество коротких переулочков. На краю города находилась относительно большая для него базарная площадь, обнесенная квадратом лавок и свидетельствующая о важной роли торговли в городе. При нас базар был не очень оживленным, так как дороги были еще плохи.

Кроме нескольких русских я встретил на рынке много алтайских калмыков, таких оборванных, что мой Яков казался среди них князем. Бийск теперь малолюдный и опустевший, в нем всего две-три тысячи жителей. Десять лет назад он имел гораздо большее значение, так как здесь размещался казачий отряд, и было, по меньшей мере, на тысячу жителей больше.

Как во всех маленьких сибирских городах, население делится на три класса. Первый класс составляют служащие: чиновники окружного суда, сельской и городской полиции, окружной кассы и, кроме того, два врача, один городской, другой сельский, т. е. так называемое благородное (дворянское) общество. Второй класс составляют купцы, которые по причине торговли города с Алтаем здесь относительно многочисленны и состоятельны, но в большинстве своем это грубые, необразованные люди. Третий класс составляют мещане, нечто среднее между крестьянами и горожанами, вроде немецких горожан земледельцев. Ремесленников нет вовсе. Портняжным и сапожным ремеслом занимались лишь некоторые солдаты размещенной здесь инвалидной команды.

Исправник был так добр, что откомандировал для поездки со мной на Алтай казака, который должен был позаботиться обо всем необходимом; кроме того, он прислал мне несколько мешков сушеных продуктов и посоветовал, что нужно еще купить для поездки.

(18 мая.) Мы смогли выехать из Бийска только под вечер. Миновав развалины бывших укреплений, мы поехали по чудесным лугам, тянувшимся между рекой и грядой холмов, потом повернули к пограничным холмам, густо поросшим здесь березой и елью. Дорога, покрытая желтым крупным леском, вилась меж молодых елочек; из их ветвей, покрытых темными иголками, пробилось бесчисленное множестве длинных светло-желтых молодых побегов. Освещенные солнцем, они сверкали, как свечки, и будили дорогие сердцу воспоминания о рождестве на родине. По обе стороны дороги земля была покрыта маленькими синими ирисами, от них шел чудесный аромат. Теперь дорога вилась по холму, и всякий раз, как мы приближались к его краю и деревья редели, открывался новый вид на могучий поток Бии и приближающуюся к своему супругу Катуню. Вдруг лес расступился, и перед нашими глазами простерлась необозримая водная гладь. Зеленый ковер исчез, берег был покрыт серожелтыми зарослями кустарника. Катуня достигла своего супруга, и теперь они продолжают путь уже вместе, но девичий стыд еще не позволяет ей слиться с ним, и отчетливо видно, как обе текут, не сливаясь, в одном русле, справа — река Бия с ее светлыми, прозрачными водами, слева — беловато-желтая Катуня. Вниз к Оби вела столь крутая дорога, что нам пришлось идти пешком. Лошадей распрягли и осторожно спустили повозку. Паром был так велик, что вместе с нашим тарантасом на него смогли въехать еще пять-шесть крестьянских телег. Переправившись на другой берег, я послал вперед моего казака за свежими лошадьми. Отъехав еще версты три, мы оказались вдруг отрезанными от расположенной перед нами деревни ровной водной гладью. Так как казака нигде не было видно, я решил, что он, должно быть, проехал по воде, и велел кучеру ехать прямо к деревне. Но кучер, мальчик лет четырнадцати, скоро сбился с дороги, повозка застряла в скрытых под водой стволах деревьев, и никакими усилиями нельзя было сдвинуть ее с места. Тогда Якова послали верхом в деревню за помощью. Через полчаса вернулись Яков и казак с четырьмя новыми лошадьми, но повозку так и не удалось сдвинуть с места. Посему, чтобы не заночевать в воде, я велел перевезти себя и жену на сушу в лодке и послал отсюда на помощь еще нескольких крестьян. Только тогда удалось доставить сюда наш тарантас. В деревне Иконикова, в пятнадцати верстах от Бийска, были уже наготове свежие почтовые лошади, так что уже через двадцать минут мы смогли продолжать путь.

Проехав одну версту, мы оказались у рукава Катуни, появившегося лишь недавно в результате прорыва этой реки у деревин Катунская и впадающего в Обь дальше на запад. Этот рукав Катуни так стремителен, что пришлось установить канатный перевоз.

Полпути от Икониковой мы ехали по низменной голой равнине, но потом местность стала холмистой, местами поросшей мелким березняком. Около девяти часов вечера мы прибыли в деревню Смоленск (30 верст), где и заночевали.

(18 мая.) Дом, в котором мы остановились, просторный, и в нем так чисто, как редко бывает в здешних деревнях. Он выкрашен голубой масляной краской, в нем много столов, скамей и деревянных стульев. У одной стены стояло два шкафа с посудой, а у другой, за белоснежной занавеской,— кровать с белыми простынями и подушками. Такое убранство указывает на особо высокое благосостояние. Мы поднялись очень рано, чтобы уже в три часа утра выехать из деревни. Деревня Смоленск очень велика, в ней несколько сотен домов, и по многим из них заметно, что здесь живут весьма зажиточные люди. Дорога была плохая и неровная, так как к югу холмы поднимались все выше. Местность здесь совершенно утрачивает степной характер. То мы ехали по лощинам, поросшим густым кустарником, то по гребням холмов, покрытым травой, с которых широко открывался вид на прорезанную множеством речек равнину с разбросанными по ней порослями березняка. В половине седьмого мы приехали на станцию Белокуринская (25 верст). Здесь нас тоже поставили на очень хорошую квартиру, как видно, богатого хозяина. Нас угостили замечательным медом и белейшей пшеничной булкой. Характер ландшафта почти не изменился. Лишь к югу на горизонте появилась голубая горная цепь. Примерно через 15 верст местность становится опять более плоской, холмы тянутся больше на запад. Часам к десяти мы приехали в село Алтайское (24 версты). Здесь нам предстояло пополнить наш запас продуктов сухарями, потому что дальше на юг мало занимаются земледелием. Раздобыть необходимые нам сухари было нелегко, так как ни у одного крестьянина не было в запасе более десяти фунтов. И Якову вместе с казаком пришлось ходить с хлебным мешком из дома в дом. Пшеничные сухари обошлись мне по рублю за пуд, причиной такой высокой цены было только то, что я не захотел задержаться здесь. В урожайные годы пшеничная мука стоит здесь 20 копеек за пуд, в неурожайные годы и летом цена поднимается до 40 копеек. Южнее Бии крестьяне сеют только пшеницу. На наш вопрос о ржаном хлебе один из моих хозяев сказал: «Слава богу, его нам пока еще здесь не приходилось есть!» Алтайское — большое, примерно на 300 домов, село. Здесь помещается управитель (уездный уполномоченный горного управления). Местное население занимается земледелием и ведет, кроме того, оживленную торговлю с Алтаем, не только снабжая мукой миссии до самого Урусула, но и вывозя много ячменя (обычно в виде перловой крупы). Однако такая торговля возможна лишь зимой, когда санный путь позволяет совершать более крупные перевозки по Внутреннему Алтаю. (19 мая.) Только вчера в пять часов вечера мы смогли продолжить наш путь. Следующее селение называется Сараса (сары-су — желтая вода), оно расположено всего в восьми верстах от Алтайского, и мы доехали до него за один час. Уже у поскотины (окружающая деревню изгородь, которая преграждает скотине доступ к пашням) нас встретило несколько всадников, которые проводили нас к дому старшины, где уже были готовы предназначенные нам лошади. Здесь собрались жители деревни. Живут в деревне совершенно обрусевшие крещеные киргизы, переселившиеся сюда с Бухтармы. Черты их лиц еще явно свидетельствуют о происхождении местных жителей. Они платят налоги как удельные крестьяне, но полностью освобождены от военной службы. Жители Сарасы производят вполне приятное впечатление. Они хорошо и чисто одеты. Дома их по большей части построены добротно и свидетельствуют о благосостоянии. Основное занятие этих людей — земледелие и пчеловодство, особенно много занимаются последним. Так как дороги здесь плохие, во всей деревне есть лишь несколько телег. Мужчины и женщины ловко ездят верхом. В мой маленький тарантас впрягли шесть лошадей и погрузили мой багаж на две телеги, в них были запряжены по три лошади, так как, говорят, путь тяжелый, а до следующей станции 45 верст. Около двух верст дорога шла все в гору, характер местности почти не менялся, но теперь, когда мы стали спускаться к Сарасе, пейзаж изменился как по мановению волшебной палочки. Голые темные утесы, местами покрытые желтым, зеленым и красным мхом, вертикально спускаются к реке, пестрой чередой перемежаясь с округлыми вершинами темно-зеленых гор, на которых лес растет по углублениям в склонах, расходясь от вершины лучами. В долине река, извиваясь, течет то по густому ивняку, то по чудесным лугам, покрытым пестрым ковром цветов, и, шумя и пенясь, прокладывает себе путь средь мощного нагромождения камней. Мы проехали верст 25 по долине, стало темно, и ямщик сказал, что отсюда начинается плохой путь и ночью его не проехать. Поэтому мы переночевали в тарантасе у пасеки. Был ледяной холод, начался сильный дождь, и ночь обещала быть не из приятных; к тому же нам пришлось удовлетвориться одним куском черного хлеба, который прихватил с собой ямщик. Несмотря на все это, мы сносно выспались, завернувшись в наши войлочные кошмы. На восходе мы снова отправились в путь…»

(Радлов В.В. Из Сибири. М. Гл. ред. Вост. литры изд-ва “Наука», 1989, 750 с.)

Назад